Они помнили прошлое смутно, больше из собственных слов, чем из каких-то конкретных воспоминаний. Темноту, тишину и тепло, и голос, который на фоне. Что-то слышалось – постепенно становились понятны слова. Речь лилась то тихо, то громко, иногда переходила в размеренное, должно быть, чтение, иногда обрывалась и замирала скандалами… Но такой уж была хозяйка, они едва ли помнили её лицо и лишний раз никогда о ней не говорили. Не потому что не нравилась им она, или была на то другая причина, просто как-то не интересовались, не знали, а могли бы хоть «спасибо» сказать, неблагодарные.
Несколько маленьких зелёных ростков, которые носила девушка у себя в сумке и поливала изо дня в день, большую часть времени стояли под её кривоватой кроватью и росли, когда она занималась. Девушка, та самая хозяйка маленьких красных перчиков, училась в университете и уже почти заканчивала его, бегала в универ, с универа. В небольшой жёлтой комнатке, в которой жила она, училась литература, история, языкознание, первое, к слову, намного чаще; слышалась польская речь, и маленькие красные перчики, по сути ещё только новорождённые, слеповатые, но уже мыслящие, воображали себя гражданами Польши и думали, что они в ней находятся, пытались даже угадать город…
Но никакой Польши, никакой фантазии о Европе. Были они от неё далеко, а польский – всего лишь предметом. Таким же, как старославянский и новейшие тенденции в науке, всего лишь одним из них. Вслед за Польшей пришли вскоре другие мысли. Так как литература читалась чаще всего, подрастающие красные перцы начинали прислушиваться к словам и пытаться разбираться в течениях. Что сказать, они даже делали небольшие успехи, и могли отличить Мериме от Бальзака. Пусть и с большой долей погрешностей, даже сказать о них пару строк. Но путали произведения этого самого Мериме и Бальзака, и всех-всех остальных.
Да и всё было немного не так, как хотелось им. Авторов оказалось чересчур много, и произведений у некоторых не меньше сотни. Нужно было чуть больше времени, а времени лишнего нет. Хозяйка учила уже не зарубежную литературу, а русскую, затем славянскую… Сессия подходила к концу. И после навсегда кончилась.
Так закончилось и обучение молодых перцев, иногда специально, иногда ввиду понятных причин, слушающих слова своей девушки. Они даже не запомнили её лица, волос, даже рук, они просто не смотрели на них, а мечтали, мечтали, глядя в потолок, точно в небо.
…К лету каждый росток переселился в свой небольшой персональный горшок, разросся, обзавёлся десятком новых зелёненьких листиков, каждый росток вырос, и кто-то уже даже готовился встретить первых детей, кто-то растил их, а кто-то ещё даже не думал. Перцы заняли почти половину подоконника на балконе и слишком возгордились на этот счёт. Точнее даже не только этот, у них было много причин быть о себе высокого мнения.
- Какой сегодня день – просто восхитительная погода!
- Не хватало только мороза и солнца! – слышалось тут же в ответ.
- Ну, голубчик, что же вы так строги – у природы плохой погоды ведь нет.
- Нет и не может быть! – тут же подхватывал третий. Это был самый Младший брат-перец, выглянувший из земли намного позже своих соплеменников.
На подоконнике снова начиналась возня. Тоненькие зелёные веточки снова толкались и шлёпали друг друга, отодвигали друг друга, особенно агрессивно относились к другим видам растений. Кто-то начинал возмущаться, но слова их накликали только крики и «кшики*^1», начинался безудержный «кшик».
- Сударь, перестаньте толкаться! – горделиво и невозмутимо ворчал самый высокий Первый перец. Он был самым старшим и слышал больше всего лекций во время сессии, и буквально величал себя за это профессором, во всяком случае, убедил в том всех остальных, и остальные все верили.
Перепуганный неожиданным возгласом Фикус чуть было не отвернулся, но ему в этом мешало окно.
- Вы размахиваете своими ветвями мне прямо в лицо. Нам всем мало места, но не надо же так…
Перец даже не извинился.
- Подумаешь! Вам! Вы ещё скажите, в лицо!
- Да, в моё лицо вы тычете своими ветвями. – спокойно отвечал молодой Фикус, и, по возможности выгибаясь листьями, стряхивал со своей макушки, перцовый листок.
- А что вы тут позволяете? Хочу я расти так и расту! Кто вы такой, чтобы мне преграждать рост?
- Исключительно только то, что я стану намного выше, чем вы… - решил уже подшутить Фикус. Он прекрасно помнил своего отца и деда, их ветви были гораздо выше и толще тех, которыми размахивал Красный перец. – Посмотрим, время рассудит нас… - а про себя добавил: «Знаю одно самое главное: переживу я вас, тогда и вздохну, наверно.»
В ответ слышался крик и «кшик». Неумелые польские слова и английские, смешанный в единый сумбурный ком слов низкого и высокого стиля.
А рядом росла Орхидея, такая вся утончённая и печальная. Она напоминала знатную даму и держалась под стать этому образу – чуть склонив на бок свою красивую увитую розовыми цветами головку, только нежные лепестки уже были подёрнуты первыми морщинами – возраст уж брал своё. За глаза орхидею все звали вдовой, она рассказывала когда-то истории про украденных у неё детей и супруга, но мало кто верил в сказки, и такие простушки, как Фиалка, Горошек и Лук, последний кстати обитал в банке, наоборот даже дразнили красавицу, хихикали, что она «старая дева», дева с большими фантазиями.
Подоконничная простушка Фиалка была очень толстой и могла себе позволить всё, она любезничала с хозяйкой, приподнимала мясистые листики и расцвела уже второй раз ровно в её День рождения, но даже её, такую уверенную и недалёкую, возмущало отношение Перца и всех его младших братьев.
- Убери ветки с моей головы! – раздражённо ворчала она. – Ишь, ты! Убери! Я кому сказала! И ты! – она стояла между двумя горшками с Перцами. И те, как специально, раскидывались во всех направлениях. – Кыш! Вон! – продолжала кричать Фиалка. Она уже начинала хамить и даже хотела кусаться, и, кажется, только тогда появлялся желанный и долгий результат, зелёные листочки отдёргивались, ветки расправлялись и отворачивались. Теперь они с гордости и обиды даже не смотрели в сторону толстых сине-красных цветов, они устремляли свои головки лишь в небо, тупо смотрели в окно и дулись на весь мир, даже на солнце, бессовестно, как им казалось, решившее уйти в такой важный ответственный день, не поддержавшее их, не любившее.
На подоконнике также стоял Кактус и маленькая недавно приобретённая заморская красавица Мухоловка. Они дружили друг с другом, и Кактус, как старший брат, пытался всеми возможными способами уберечь младшую сестрёнку от Перцев. Однажды она чуть не сгорела, когда те слишком близко приблизили её к батарее, но после этого она не растерялась и обзавелась очень сильным характером. Сама ловила небольших паучков, иногда в этом ей помогал кактус-брат, нанизывая их на свои иглы.
- Ты не обращай на них внимания, не смотри на них, они слишком глупы. У них нет даже чем защититься, и, если что-то случится, то им будет несдобровать. – его большие белые цветки, два цветка, расположенных по разным сторонам головы и очень напоминающих глаза или окуляры, были обращены в тот момент к говорящей, и в нём самом, хоть с виду таком холодном и неприступном, читалась лишь любовь да любовь.
- …Кто вам право давал так вести себя? – снова слышалось рядом с Кактусом.
Перцы распускали зелёные руки и шлёпали ими всех соседей по головам. Кактусу тоже доставалось несколько раз, но он пыжился, колючки становились длиннее и острее, и Перцы, точно нарочно, стали немного охладевать, но нет, куда там, они также вели себя, как и прежде!
- Кто право давал нам? Право голоса?
- Мы литературу учили, в университете были!
- А что вы? Пригрелись тут над батарейкой, неучи недалёкие! Так и проторчите свой век! Кому-то уже помирать пора, - развернулся Первый перец к печальной потерявшей ещё один цветок Орхидее, - а кто-то ни одного романа Бронте не читал! Столько лет уже! И не стыдно?
- Да хватает мне своих романов, хватает… - не желая вступать в спор, вздохнула «вдова». – Хватает и романов, и драм, особенно драм… И трагедий… Вам ли знать, что это такое? Вам ли вообще знать жизнь? Молодые ещё, совсем юные! Не то, что я, жаль, вы не я… - хотела сказать она: «Мне уже одиннадцать лет скоро будет. Старая, того и гляди, действительно, на покой… Продолжу жизнь в своих детях. Хорошо, что они, все до единого, не видят такого хамства и живут в другом мире, там тихо». – имела ввиду она другую комнату и другой подоконник. Уверенность в лучшем мире являлась только лишь из того, что подобные крики и «кшики», как любили говорить сами Перцы, были слышны бы даже оттуда. Но слышалось только посапывание Ушей, да редкое пение молодого Лимонника. Значит, Перцев там не было.
- …Кто право давал? – усмехаясь, начинал Второй перец, и ему тут же помогал Третий. – Так мы в университете учились, мы всё знаем! Спросите, у хозяйки хоть что-нибудь – она ответит, мы Перцы учёные, а вы, опять же, кто вы?!
Во время очередного приступа хвастовства и хамства комнату сотряс страшный крик. Это Четвёртый перец, заигрывая с маленькой Мухоловкой, по глупости свой университетской положил один листик ей в рот. А она взяла и!..
- Укусила! Укусила, бессовестная! Отгрызла любимый лист! – Четвёртый перец рыдал ещё очень долго и жалобно, прижимая к стволу, точно к сердцу, сачащийся соком стебель. Листа, действительно, на нём не было. А Мухоловка победно чавкала. Закончив с публичной трапезой, она выплюнула перечный лист и чуть не зарыдала.
- Так горько!.. – простонала она.
Кактус тут же кинулся её утешать. Подпрыгивая вместе со своим небольшим обветшалым горшочком, он склонился над названной младшей сестрой, ощетинился и впился вмиг удлинившимися колючками в ветки Пятого перца. …В тот день чуть не началась война. «Кшик» о том, кто приносит пользу, а кто только занимает место на подоконнике, стих с наступлением ночи.
Ближе к августу месяцу на подоконник подселили Петрушку. Она была ещё совсем юной, неуверенной, очень худой, но быстро росла и крепла. Её изящные листики поначалу отвечали заигрываниям Шестого, самого молодого перца, того, кто открыл глаза почти через месяц после сессии, но который хвалился и врал едва ли не больше всех перцев. Так вот, молодая особа Петрушка поначалу отвечала его ухаживаниям, даже кокетничала, но быстро разобралась, что здесь к чему и стала осуждать такой ужас.
Она пыталась своими листьями ударять листья Шестого перца, который снова начинал свататься к ней и целоваться, предлагая «обменяться пыльцой», и всё бы закончилось хамством и грубостью, если бы в привычный ход вещей не вмешалась, наконец-то, хозяйка.
Напомню, что уже был август, если даже не первый день сентября. Солнца становилось всё меньше. Ночами уже чувствовалась прохлада. Звёзды светили немного не так, как в июле, и в целом царила какая-то суматоха и меланхолия. А ещё на балконе завелся кавардак и большое количество стеклянных банок с закатками.
В тот день хозяйка пришла к подоконнику с ножом, и все немного напряглись, испугались. Такое же явление было летом, когда любимая и обожаемая ими девушка взяла банку с Луком и унесла его. Больше Лука никто не видел.
Острый нож завис над длинными красными стрючками и срезал несколько штук. Затем хозяйка ушла, а потом, точно забыв что-то важное, вернулась и унесла с собой горшочек с Петрушкой. Что происходило дальше, передаю со слов стоящей на кухне Герани.
…Когда принесли Петрушку и Перец, с комнаты ещё слышались рыдания назойливых болтунов. О том, какими качествами славились перцы, знали, наверное, все растения в доме, даже маленькие ещё младенчики-семена, которые пылились на полке и ждали новой весны в коробочке. Последнее говорило о многом.
Затем хозяйка сделала себе салат и начала есть. Она попробовала Петрушку и даже прикрыла глаза от удовольствия, она отрезала кусочек от лоснящегося красного стрючка и долго кашляла, и пила воду. Затем она, вооружившись садовыми перчатками, скрылась за дверью, слышался крик и возня, а также шесть негромких ударов. Один за другим горшки с красным перцем постепенно были перетянуты в коридор, а после отнесены за дверь, от которой всегда веяло ветром и холодом. О дальнейшей их судьбе мне, увы, ничего неизвестно. Об этом могу только догадываться.
PS: Рассказ составлен со слов всех, кто так или иначе принимал в нём участие. Посвящения нет. А если будет, то уж кому-кому, но не Перцам. Куда лучше воздать память Петрушке, Луку и Кактусу. Слишком много внимания отдано, к сожаленью, не им.
1. Кшик (пол.) – крик.
Севастополь (Симферополь), 27 марта 2020, 431
