Почти вся комната была заполнена белым светом. Он струился из огромных распахнутых окон, не закрытый занавесками, смелый и беззаботный, и радостный, бежал и распространялся по помещению. А ещё свет добавляло несколько ламп. Одни располагались по бокам стен, а другие, как полагается, сверху. Стояла небольшая настольная лампа и на столе, вечно включённая, чуть мигавшая и всех раздражавшая.
Словом, света было настолько много, что глаза невольно слепило даже с наступлением вечера, даже ночью. Белый солнечный свет дополняли ещё белые стены, идеально гладкие, без единого рисунка обои, чуть блестящие, дорогие, полупрозрачные, и, признаться, совсем некрасивые. Слишком жалко они смотрелись на фоне остальной белизны, пародируя или насмехаясь над нею. Хотелось яркости, красок, разнообразия! Но везде был лишь белый цвет.
В комнате не было ничего кроме этого маленького стола, да и тот, если внимательно посмотреть, располагался лишь в качестве подставки для иного предмета. Небольшой также белый ящик величественно и горделиво стоял посреди деревянного крашеного в белый стола, однако не находился там в одиночестве. Уже упомянутая лампа, чуть согнувшись, лишала его такого удовольствия, подмигивала своим единственным ярким глазом и, кажется, иногда даже радовалась.
В комнате не было ни стула, ни кровати, ни шкафа, но вы будете удивлены, узнав, что в ней жили и живут люди. И не только в ней – подобных комнат стало сейчас немало. В каждом доме, на каждом этаже, в каждой квартире. Люди просто изменились, и потому изменилась их жизнь. Благодаря тому небольшому приборчику стали не нужны ни встречи, ни деньги, ни время.
И вы, наверное, опять удивитесь, услышав такое, но это всё чистая правда. Я и сам опробовал на себе прелести этого мегаизобретения. Проводил с ним напролёт дни и ночи, как проводили другие. Достаточно было открыть сознание – расслабиться, посмотрев на кристально-белый пейзаж, закрыть глаза, впустить в себя Его голос, и тогда начиналось самое интересное…
Этот маленький приборчик, не могу сейчас сказать, как его называли, не могу много говорить, так как передаю эту запись тайно и очень боюсь последствий, но этот самый прибор, этот самый «источник блаженства», «ключик от Рая» и «шаг ко всем и всему», как говорили многие, этот самый приборчик, увы, не был так чист и так светел. Он был, если говорить наперёд, даже чернее тьмы.
Люди точно сошли с ума, все сошли, не понимая, что сейчас происходит. Они не нуждались больше ни в чём, отказались от всего, изменились до полной неузнаваемости. Ушла в прошлое любовь и дружба, никто больше не ходил на улицу и не наслаждался природой. Все яркие и несравненные краски, трепетно-нежные лучи заката, розовый восток, роса, блистающая на лепестках первой розы, тонкие и пугливые листики и травинки ранней весной и излишне позолочённые ветви в начале осени, - ведь всё это было, радовало глаз, удивляло. Всё это было, но мир, мир не видел этой красоты, он даже не открывал глаза.
Люди сидели на полу своих маленьких квадратных, как клетки, комнат, погружённые в раздумья, мечтали. На голове громоздился огромный шлем, который заряжался от света, вот почему вокруг горело так много ламп; глаз не видел больше ни своих рук, ни пейзажа, белый свет пропадал, как туман, человек не осознавал своё место, а одурманенное сознание было далеко-далеко, теперь оно почти всё время витало в иллюзиях таких же прекрасных садов и парков, только не настоящих, а вымышленных.
Люди не ходили на улицу, потому что прибор создавал ещё более удивительные картины природы, не ели и не пили воды, так как он делал новые виды энергии и кормил их в виртуальной реальности. Не ходили на работу – создавая работу там, не общались, не знакомились, не любили, не помнили, когда в последний раз обнимали друг друга по-настоящему и не целовали детей. Но нельзя сказать, что они все вмиг зачерствели, лишились памяти или, хуже того, предались коллективно безумию. Нет, они были такими же, просто делали все свои действия в реальности, созданной этим предметом, делали всё там и там жили, позабыв, что реальный мир в разы ярче, он никуда не делся. Ваши дети сидят в соседней блистающей комнате, а ваша любовь, вероятно, дремлет этажом ниже, так как и сон, даже сон был теперь тоже «обуздан».
Что касается сна, то здесь, как мне кажется, изобретатели чудо-предмета и вовсе превзошли себя. Человек снова смотрел на стены, затем одевал шлем, успокаивался, погружался в глубокий транс. Слышал любимую музыку или шелест волны, ветерок, звон ручья или птичек. Он не мог больше засыпать сам, не сопровождаемый этими убаюкивающими звуками, шедшими из глубин прекрасного шлема. Он забыл, что такие же звуки жили всегда за окном! И эти звуки, и сон ассоциировались у него теперь также с чудо-предметом.
И человек склонялся, падал сперва на колени, затем опускал голову, точно преклоняясь пред разработкой. Падал, затем ложился. И лежал, оцепеневший от счастья сна, в шлеме, на холодном полу, одеялом ему служило такое же искусственное тепло, которое внушалось в голову…
…Не спрашивайте одно: откуда я всё это знаю? Откуда пришёл в этот мир, или как вышел из этого мира? Я и сам не знаю, как и зачем, но очнулся, я смог, победил. Просто в один момент неудачно повернул шлем, и он сломался, рассеялась «прекрасная» жизнь, за окном было такое же, но в сотни раз более приятное и золотистое солнышко, под окнами росла трава, и манила своим удивительным запахом земля, недавно впитавшая дождь и ещё немного разгорячённая. Росли цветы – настоящие, деревья с тёплыми стволами и холодными листьями-лепестками, всюду сновал дикий ветер, одурманенный от свободы, почти безумный.
И я вышел во двор, а людей больше не улицах не было. Стояли пустыми магазины, никто ничего не продавал и не покупал, закрылись давно школы и банки, не ходили даже в больницу к врачам. Я вышел, сперва осторожно, с боязнью, ступил во власть солнца и воздуха и пошёл, затем побежал, полетел, так прекрасно было чувство свободы! Единственный, одинокий, но доверху наполненный счастьем, такой же безумный, как ветер, а может, и больше того.
Я прошёл до самого конца улицы и удивился её пустынности. Не поленился заглянуть в каждое окно, каждый дом. Нигде больше не работали люди. Нигде не сновали дети. Большие и малые, светлые и тёмные головы, все они до единого, без исключений, сидели перед своими маленькими столиками и изучали таинственный ненастоящий мир. Им казалось, что там было всё, но там не было ничего, всё было сейчас лишь у меня, познавшего свет и свободу. И так хотелось сказать, крикнуть им, заорать на весь мир: «Люди, да очнитесь уже! Очнитесь, вернитесь! Это – не жизнь!»
Я кричу эти слова на ветру, он возносит их вверх, крутит с листьями, искажает, порывы достигают окон, но там упираются в стёкла и уши, закрытые шлемом. Я кричу это, нет, пою, сам себе, деревьям, цветам и всей жизни. Говорю в тишину, в пустоту, пишу на зелёных листках. Вторю птицам и подпеваю им, делая небывало тонким свой голос. Говорю и пишу, пищу, пою… Я, точно ветер, пытаюсь забраться всем в уши. Надеюсь, молюсь и жду. Ведь когда-нибудь ветер вместе со мной выламывает стеклянные окна и страх возьмёт верх над событиями, жизнь вернётся, звон нарушит беспричинную тишину, ветер унесёт все фантазии, а тепло окутает мысли и души чем-то живым, настоящим, свет донесёт людям правду и тут же откроет глаза, и всё станет таким, как до этого!..
Ветер. Тепло. И свет. Компьютер их не заменит!
Севастополь, 29 – 30 августа, 447
