В лесу снова галдели птицы. Было шумно, впрочем, как и всегда. Голоса трав и цветов смолкали, не в силах перекричать пернатых, а те сегодня точно с ума сошли, сотворив то, чего раньше никогда не творили. Эту историю донесли мне цветы и ветер. Каждый клялся в своей правоте, хоть и видел лишь отдельные элементы истории. Однако довольно любопытное зрелище складывалось, когда складывалась картинка, и о нём я хочу рассказать, рассказать, показать, что бывает и опробовать смелость просить никогда не повторять в своей жизни...
В тот день, как я уже вам сказал, было на редкость шумно. Так шумно, что прежде так не бывало. Старые скрипучие сосны, которые прежде считались здесь командиршами, даже они, крича наперебой, были тише четырёх маленьких птичек, усевшихся на одну ветвь и без конца взлетающих на неё и чирикающих.
Птички были похожими и одновременно с тем совсем разными. Примерно одного возраста и даже похожего цвета, но оперение одной из них блестело на лучах солнца, а у других серело и становилось чёрным, пугающим. Эти четыре птички никак не могли что-то решить. Травы как ни прислушивались, не могли понять причину чудовищных споров. Ветви и листья также запутались уже во всём и не знали, кому лучше верить или не верить всем.
А птички продолжали драться, точнее те три, перья которых на солнечном свете становились блеклыми и облезлыми, нападали и мучили ту, которая их даже не трогала. Она пела о чём-то своём, ей часто улыбались облака, бабочки, даже солнце, точно благословив эту птичку, подарившее ей такой красивый уникальный наряд. Итак, она просто пела и улыбалась улыбкам тех, кого заставила улыбнуться одним лишь своим появлением.
Три некрасивые драчливые птички хотели завладеть уникальным золотистым оперением. Они щипали и кусали ту, с кем ранее, ещё совсем недавно, жили на одной ветке, на одном дереве, но прежде ей подпевали. Пёрышко по пёрышку таял прекрасный наряд. Золото разлеталось клочьями, и солнце, и небо печалилось тёмными облаками, а лесные проказники снова мучили и обижали свою подружку.
Казалось, ещё вот-вот, и у бедняжки не останется почти ничего. Её перья, её превосходный наряд, где они будут? Что станется?.. А сталось только одно то, что завистливые пернатые подхватывали упавшие пёрышки и вставляли их в свои крылья. Они украсили ими спинки, хвосты и стали на какой-то миг такими же красивыми и блестящими. Весь лес оборачивал к ним свои ветви, смотрел, иногда что-то шептал, в некоторых случаях очень тихо. Но лес не молчал. Просто три злые птички не слышали того, чего не хотели услышать. И им чудилось то, что лес восхищается ими. Что теперь они станут самыми лучшими и желанными, и не будет больше ненавистной подруги, получившей свой редкий дар, всего лишь родившись с ним!
Но лес говорил иное. Он плакал, шелестел всеми стволами и веточками. Он просто не мог ничего сделать, так как не мог летать, но скорбел, разделял чувства прежней красавицы. Он видел, как она, измученная и измождённая, камнем летела вниз, рассыпала по пути последние пёрышки. Она не могла ни лететь, ни взлететь и только пела изо всех сил свою, возможно, последнюю песню…
А средь деревьев порхали три самозванки. Они красовались перед всеми и искренне гордились собой. Они были полны злобы ко всем остальным и упивались минутой короткой славы. Короткой? Однако да. Чужие перья быстро выпали и закружились, подхваченные вниз, стройным ветром-проказником. И перья упали на травы, и цветы с сожалением вздохнули и прошептали что-то в защиту израненной.
В это время бедная птичка, прячась, сидела в кустах. Она пыталась подсчитать свои потери и вычислить, когда снова всё станет, как прежде. Расчёты путались и пугали, а крылья болели нещадно, но всё же ещё были силы, чтобы встать на свои крепкие лапы и пойти, поскакать по траве.
Там, глядя вверх на предавших и злых знакомых, она видела своё растерянное величие и красоту, слышала ехидный смех, приумноженный эхом и сосновыми стонами. Лесные начальники не были на стороне мучителей, они печалились, когда что-то такое случалось, да только лишь говорили, вздыхали, не могли оторваться ввысь, выйти со своей территории. Они были на её стороне.
Птичка с оборванными крыльями увидела внезапно и то, что в воздухе, как и прежде, кружились три некрасивые птицы. Среди их крыльев, хвостов и спинок мелькали украденные перья, но их уже почти не осталось. Все осыпались на траву – не принадлежали теперь никому.
…Сломленная, но не до конца, золотая птичка долго сидела в гнезде и ждала новый рассвет, новое солнце. Она чувствовала, что боль постепенно стихает. И видела, как на месте оборванных перьев вырастали такие же, новые, куда более крепкие и блестящие.
Она снова могла летать и, будь её воля, наказать всех обидчиков. Хотя они уже сами себя наказали. Весь лес был свидетелем их поступка. Каждый листик, каждая веточка своими крошечными глазами была свидетелем, знала самозванцев в лицо. Им были не рады все. И будь отныне, что будет!
Лес приветствовал ту, кому красивые перья подарила сама природа, и осуждал остальных. Они и сами были сто раз не рады снова стать чёрно-серыми, но, увы, были обречены видеть своё падение и ту огромную разницу, которая сегодня, завтра или через иное количество восходов, зенитов, закатов вновь прольёт живительный и долгожданный свет и осветит тех, лишь кто по-настоящему горит и летает по жизни, и тех, кому так не дано.
Солнце рассудит всех…
Севастополь, 9-10 ноября, 23:46, 406
